Бернард Тревизан (Bernardus Trevisanus).

Бернардо, граф Тревизской марки, небольшого пограничного государства, входившего в состав владений Венеции и по сию пору именуемый Добряком из Тревизо, заслуживает особого упоминания в ряду прочих адептов: он заслужил это своим упорством. Бернардо приступил к своим трудам в возрасте четырнадцати лет, а философский камень нашел, вероятно, в восемьдесят два, после множества неудач, постигавших его на протяжении почти всей жизни. К нему вполне можно отнести максиму, которую произносит в начале романа «Таинственный остров» инженер Сайрус Смит (Жюль Верн приписал авторство этой сентенции Вильгельму Оранскому, но она явно принадлежала ему самому): "Действие не нуждается в надежде, а настойчивость не нуждается в успехе".

Итак, граф Бернардо родился в 1406 году в Падуе. Ему не было четырнадцати, когда отец приобщил его к изучению старинных алхимических трактатов, в частности сочинений Гебера и Рази1. В течение первых четырех лет он тщательно исследовал метод, разработанный Рази, но ничего не добился, потеряв за это время три тысячи экю. Утратив веру в этого философа, он обратился к Геберу и вновь принялся за работу. В тщетных трудах прошло еще два года; он лишился уже шести тысяч экю. Следует отметить, что «на помощь» к Добряку из Тревизо поспешили все обитавшие в Падуе «суфлеры» и лжеалхимики, что и повлекло такие затраты.

Тогда один монах из числа его друзей показал ему небольшие трактаты, написанные неведомыми «суфлерами», которых звали Архелай и Рубическа. Он стал работать с ними, но вновь не добился успеха. Еще один из помощников уверял, что начинать следует с очистки спирта, повторяя эту операцию бесчисленное множество раз. Бернардо так и поступил. Первые опыты отняли у него пятнадцать лет жизни и большую часть богатства, а он не приблизился даже на пядь к реализации Великого Деяния.

Какой-то местный чиновник сказал ему, что первичной материей для Первого Деяния должна быть морская соль; когда это предположение не подтвердилось, тот же чиновник предложил новый способ: разводить серебро и ртуть в холодной воде. Каждый из этих растворов следует выдержать раз-дельно в течение года, затем смешать их и подвергнуть выпариванию в горячей золе, Остаток, помещенный в реторту, выставляется под солнечные лучи, под воздействием которых происходит кристаллизация; полученные кристаллы и являют собой философский камень. Бернардо терпеливо ждал пять лет, но кристаллы не появились.

Он прибегал к другим способам, привлекал других «суфлеров», обращался к другим ложным трактатам — все было тщетно. Ему исполнилось уже сорок шесть лет, от его богатств фактически ничего не осталось. Следующие восемь лет он провел в обществе монаха Жоффруа де Леврье, у которого была своя метода, основанная на использовании куриных яиц. Яичную скорлупу подвергали кальцинации. Затем, отделив желтки от белков, помещали их в раздельные емкости вперемежку с навозом и оставляли гнить. Полученную субстанцию промывали бесчисленное множество раз, пока в одном случае не появлялась белая вода, а в другом — красная. Эту операцию следовало повторять постоянно с целью создать первичную материю Деяния. Так Бернардо потерял еще восемь лет. Затем в компании одного теолога он пытался извлечь камень из железного купороса. Минерал был растворен в уксусе, подвергшемся восьмикратной очистке, потом взвесь поместили в перегонный аппарат, где пятнадцать раз в день подвергали дистилляции; все это продолжалось в течение года. Камень Бернардо так и не добыл, зато в результате этой изнурительной работы подхватил лихорадку, от которой страдал целый год и едва не умер.

Не теряя надежды, граф отправился в Германию, ибо прослышал, что тайной владеет исповедник императора. Тот хвалился, будто знает безошибочный способ получить первичную материю на основе ртути, серебра, серы и оливкового масла. Все эти ингредиенты следовало развести в водяной бане, постоянно встряхивая сосуд, затем сушить в стакане и наконец в колбе, поставленной на месяц в горячую золу. К полученной субстанции добавляли свинец и расплавляли эту смесь в реторте. По словам мэтра Генриха, исповедника императора, помещенное в раствор серебро — те десять марок2, что дал ему Бернардо, должно было значительно увеличиться в объеме. На деле же в сосуде осталось всего четыре марки!

Тут граф Бернардо несколько упал духом. Ничего удивительного — странно, что это не произошло раньше! К большому удовольствию семьи он на два месяца прекратил занятия алхимией; но вскоре злосчастная страсть к поискам философского камня, владевшая им с самого нежного возраста, вспыхнула вновь, и он пустился в странствия по Европе, чтобы отыскать какого-нибудь истинного адепта, который просветил бы его. Посетив Англию, Шотландию, Голландию, Германию, Францию и Испанию, он отправился на Восток, где провел несколько лет, объездив вдоль и поперек Персию, Палео тину и Е'гипет. По возвращении он надолго задержался в Греции, занимаясь изучением герметического искусства в монастырях. Все усилия его оказались тщетными, и в возрасте шестидесяти двух лет он оказался на Родосе,. совсем без денег, ибо растратил все свои средства в безумной погоне за камнем, и без друзей, но с прежней уверенностью, что раскроет чудесную тайну.

Вскоре он узнал, что на Родосе обитает некий священник, который, по общему мнению, сумел получить камень.

Правда, к такому человеку нельзя было явиться с пустыми руками; но тут графу Бернардо повезло: он встретил богатого торговца, друга своей семьи, и одолжил у него 8 тысяч флоринов. С этой суммой он и представился ученому священнослужителю, который познакомил его со своим методом; совместная их работа продолжалась около трех лет. Метод, состоявший в использовании золота, серебра и ртути, не дал результата, и Бернардо вернулся в свое графство полностью разоренным. Родные, считавшие его сумасшедшим. от него отвернулись и отказались даже принимать. Наконец, в возрасте восьмидесяти лет, он решил все начать с самого начала и перечитать Гебера, которого, очевидно, в свое время плохо понял. В последний раз отправился он на Родос, откуда не уезжал уже до самой- смерти, последовавшей в 1490 году. Согласно алхимической традиции, именно там Добряк из Тревизо открыл философский камень. Бернардо было тогда восемьдесят два года, и он владел чудесным секретом в течение трех последних лет жизни. Кроме того, он открыл для себя секрет безмятежной жизни, о чем сообщает в своих сочинениях: по его мнению, человек должен довольствоваться тем, что у него есть.

Самыми известными из написанных им алхимических трудов являются следующие: «Трактат по естественной философии металлов» («Traite de la philosophie naturelle des metaux») и «Забытое слово» («La Parole delaisee) Последнее сочинение вполне доступно, так как Клоду д’Иже пришла в голову превосходная мысль включить его в свою книгу «Новая ассамблея философов химии». В первом же из названных трактатов — «Естественной философии металлов» — содержится рассказ, известный под названием «Аллегория Источника» («Allegorie de la Fontaine»), в котором Бернардо из Тревизо в символической форме описывает операции, имеющие отношение к одной из трех частей магистерии. Этот текст стоит того, чтобы его воспроизвести:

«Погруженный в задумчивость. я прогуливался по полям.

Наступил вечер; я оказался в незнакомом месте, где не бывал прежде. Я наткнулся на маленький родник, чистый и светлый, обложенный красивыми камнями, и над ним стоял дуб с дуплом, а кругом возвышались стены, дабы коровы или прочие животные не осквернили его. Тут меня стало клонить в сон, и, у источника, увидел я, что закрыт он со всех сторон и подступиться к нему нельзя.

Тут прошел мимо старый, дряхлый священник; я спросил у него, отчего закрыт сей источник и сверху, и снизу, и со всех сторон. Он отнесся ко мне доброжелательно и был со мною весьма любезен, и обратился ко мне со следующими словами: «Сударь, сей родник поистине обладает ужасной силою, ничто в мире с ней не сравнится. Пользоваться же ею может лишь царь здешних мест, коему сие хорошо известно, ибо не бывало случая, чтобы прошел он мимо источника, — настолько влечет его эта сила. И обретает он ее в источнике, купаясь в нем двести восемьдесят два дня, и возвращает она ему молодость, и победить царя никому не дано».

Тогда я спросил священника, видел ли он царя, и получил ответ, что на его глазах вошел царь в источник; но, когда входит он и стража его закрывает, нельзя его видеть в течение ста тридцати дней; лишь потом он показывается, блистая молодостью своей. Охраняющий его стражник постоянно греет воду, дабы сохранил он свое природное тепло.

Тогда я спросил, какие цвета у царя? Ответил мне священник, что сверху на нем мантия из золотого сукна, под ней камзол из черного бархата, сорочка — белая как снег, а плоть — красная, словно кровь.

Потом я спросил: когда царь приходит к источнику, сопровождают ли его толпою чужестранцы и люди простого звания? Он мне ответил с приятной улыбкою: «Царь приходит один, не берет с собой ни чужестранцев, ни простых людей; никто не приближается к источнику, кроме царя и стражника, человека обыкновенного. Когда же входит царь в источник, то сначала скидывает с себя мантию из тонкого золотого сукна, сшитую в несколько тончайших слоев, и отдает ее первому слуге, которого зовут Сатурн. Сатурн берет ее и хранит в течение сорока или сорока двух дней, и иногда, если надо, и дольше. Потом король снимает камзол из черного бархата и отдает его второму слуге, которого зовут Юпитер, и тот хранит его целых двадцать дней, а после этого, повинуясь царскому приказу, отдает его Луне, третьей из служителей, прекрасной и блистающей, дабы та хранила его еще двадцать дней. Царь же остается в своей белой как снег сорочке, изукрашенной пестрыми разводами соли. Снимает он с себя эту белую тонкую сорочку и отдает Марсу, который хранит ее в течение сорока, а иногда сорока двух дней. После этого Марс по воле Божьей вручает «ее желтому, но не яркому Солнцу, которое хранит ее сорок дней, и тогда появляется прекраснейшее, ярчайшее Солнце, которое берет ее и хранит...

Тут я спросил: «Неужто не приходит к этому источнику доктор или кто-либо из других людей?».

— Нет, — сказал он, — никто не приходит, кроме стражника, который помимо прочего поддерживает постоянное тепло, так что все вокруг окутано дымом.

— У стражника этого много забот?

— Поначалу немного, но к концу их становится больше, ибо источник воспламеняется. Я спросил: «Многие ли видели это?».

— У всех это перед глазами, только постичь это они не в силах.

Я спросил: «Что делают стражи потом?».

— Если хотят, могут очистить они царя в источнике, помешивая и сохраняя место сохраняемым в сохранном хранилище, вернув ему в первый день камзол его, на следующий день сорочку, на третий день кровавую плоть.

Я спросил: «Что все это значит?». Он ответил: «Господь говорит один раз, десять, сто, тысячу и сто тысяч, а затем умножает на одиннадцать».

Я сказал: «Ничего не могу понять». Он ответил: «Больше не скажу ни слова. потому что я устал». И я увидел, что он устал, и сам я устал, и сильно клонило меня в сон, ибо прошедший день провел я в трудах».
Если бы читатели мои прочли этот текст прежде, чем ознакомились с предыдущими страницами, они сочли бы его лишенным всякого смысла. Между тем для философа здесь все совершенно ясно, а для учеников, к числу которых я отношу и себя, имеются некоторые подсказки, позволяющие уловить суть. С первого взгляда понятно, что речь идет об аллегорическом описании одной из частей магистерии и связанных с ней операций. Несомненно, это последняя часть — та самая, когда материя, приведенная в состояние ребиса, подвергается вывариванию в философском яйце. Вода источника символизирует философскую ртуть и воду мудрецов, или молоко Богородицы, которые служат для вымачивания материи по ходу Третьего Деяния. Стены, окружающие источник, означают категорический запрет разглашать тайны алхимии. Различные одеяния царя — иными словами, ребиса — соответствуют семи стадиям вываривания, которые более известны под названием «фазы Филалета». И когда Добряк из Тревизо говорит, что царь отдает мантию золотого сукна первому стражу, которого зовут Сатуры, это не означает, будто свинец играет здесь какую-то значительную роль — просто в фазе Сатурна ребис теряет свой изначальный цвет и приобретает окраску Черного Деяния. Продолжительность каждой фазы указывается очень четко: к примеру, Бернардо говорит, что фаза Юпитера длится двадцать дней.

Заключительный диалог чрезвычайно важен и показателен именно здесь уточняется, что к Деянию нельзя допускать чуждую материю и заправляет всем страж, поддерживающий постоянное тепло, иными словами тайный огонь. Затем указывается на обычную природу этой субстанции. Наконец, в предпоследней реплике содержится намек на мультипликацию (умножение), то есть на присущее философскому камню свойство увеличивать при новом вываривании силу свою до бесконечности. В сущности, магистерия совершается целиком, но на сей раз вместо изначальной материи используется созданный камень, который вновь проходит весь цикл алхимических операций. На этом я пока остановлюсь, поскольку в последней части книги мы получим возможность детально изучить фазы Филалета: ведь «Аллегория Источника» — всего лишь краткое их резюме.

Теперь нам ясно, почему ученые люди, изучавшие алхимию только по трактатам и не имевшие понятия о практической стороне дела, считали подобные тексты бредом. Но для человека, способного интерпретировать эту аллегорию, рассказ Бернардо из Тревизо представляет подлинный modus operandi , а для «поклонников науки» или читателей, жаждущих познать тайны алхимии, это настоящая нить Ариадны, с помощью которой закладывается основа для будущих изысканий.

Бернардо из Тревизо приводит, кстати, еще одну аллегорию (быть может, созданную им самим) под названием «Сон-Зелень» («Songe-Verd»), где в той же образной манере описывается другая часть магистерии. Я не буду воспроизводить ее целиком, поскольку она очень длинная, а процитирую только короткие отрывки, позволяющие лучше понять символический характер некоторых алхимических сочинений.

Итак, Добряк из Тревизо крепко спал и во сне ему явилась статуя с золотыми губами, Объявив себя гением мудрецов, она пригласила его следовать за собой; вместе они прошли через фантастические сады, и алхимик с большим удовольствием описывал увиденных там необыкновенных животных. Внезапно Бернардо почувствовал, что ослеп; тогда ему натерли глаза магической травой, и зрение вернулось — это прозрачная аллегория адепта, обретающего подлинное понимание вещей. Тут перед ним возник изумительный дворец, который он описывает следующим образом: «В первых покоях был зал, обитый шелковой тканью с золотыми нитями и такой же бахромой. Цвет обивки переливался от красного к зеленому и серебристому, а сама она была словно окутана белой газовой дымкой; далее находились кабинеты, украшенные драгоценными камнями разных цветов; далее открывалась взору комната с драпировками из великолепного черного бархата с полосами из столь же черного и сверкающего атласа, с украшениями из гагата, блистающего ослепительной чернотой своей». Я пропущу вторые покои, чтобы перейти к третьим: «В третьих покоях была комната, обитая чрезвычайно яркой тканью пурпурного цвета с золотыми отливами, и ткань эта была столь прекрасной, столь роскошной, что не могли бы сравниться с ней никакие другие ткани, виденные мною прежде».

Затем алхимик говорит о строгих брачных законах этого странного края — само собой разумеется, речь идет о соединении серы и ртути философов. «Агасестор сочетает юную свежую деву со здоровым сильным старцем; омывает и очищает деву, полощет и чистит старца, который подает деве руку, а дева берет руку старца; потом их отводят в один из домов, и затворяют дверь с помощью тех же материалов, из коих сделан был дом; должны они оставаться взаперти полных девять месяцев; за это время изготовляют они все те прекрасные вещи, которые были мне показаны. По истечении срока выходят они. соединившись в едином теле и обладая отныне единой душой: из двоих существ сделалось одно, обладающее великой силой на земле. Агасестор использует силу эту, дабы обращать ко благу всех злодеев, которые обитают в его семи царствах».

Легко понять, что это еще одна аллегория камня. Отметим попутно, что здесь упоминается герметическая закупорка, и вновь указывается, что ни одно чуждое Деянию тело не должно участвовать в соединении. Что касается последней фразы, то речь идет о трансмутации семи металлов, а не о перевоспитании злодеев.

Конечно, эти тексты не могут считаться доказательством того, что Добряк из Тревизо познал секрет философского камня: они лишь показывают, что он в совершенстве изучал магистерию с теоретической точки зрения. Но я надеюсь, и мне хочется верить, что шестидесятилетние труды его были вознаграждены по заслугам и он действительно открыл герметическую тайну.

И хотя я не могу причислить Бернардо из Тревизо к позитивным пунктам моего расследования о реальности трансмутации, следует все же подчеркнуть, что этот упорный искатель истины заслуживает нашего особого уважения.