При поддержке министерства культуры чтения России


Книги на английском языке размещаются в филиале Читального зала на сайте "iReading"



Видео-материалы размещаются в филиале Читального зала на сайте "Смотрикль"

Монашество (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).

Монашество (монахи, монастыри — от греческих сл. μόνος — один, одинокий, μονάζειν — быть одному, жить уединенно, μοναχός, μοναστής — живущий уединенно, μοναστήριον — уединенное жилище) — значит первоначально уединенное, одинокое житье. Это название применяется, однако, к жизни не только отдельных лиц, но еще более обществ, обрекающих себя на безбрачие и отречение от всех благ мира, подчиняющихся обыкновенно определенному уставу и имеющих своей целью служение идеалам, достижимым лишь путем самоотречения и удаления от мира. Идея такого обособления, осуществляемого в тех или иных формах, встречается и в религиях Востока (в брахманизме, буддизме, еврействе, египетском культе Сераписа), и в греческой философии александрийской эпохи; но она получила особое значение и достигла исключительного развития в христианстве. Как учреждение, созданное с определенной сознательной целью и имеющее приспособленную к этой цели организацию, христианское М. появляется лишь в IV в., но развитие его идеи с первых же времен христианства шло непрерывно; с ранних пор возникали и отдельные попытки ее осуществления, на которые имеются, впрочем, лишь не совсем ясные указания. С первых же времен христианства отдельные лица, по указанию Евангелия и по примеру апостольскому, в бедности и отречении от благ мира посвящали себя исключительно проповеди слова Божия; другие, отрекаясь от брака и имущества, посвящали себя служению бедным и нуждающимся в помощи членам христианских общин. Идея воздержания и отречения с распространением христианства испытала на себе новые влияния. Во-первых, аскетические еврейские секты (ессеи, терапевты), давшие, вероятно, очень много последователей христианства и, может быть, даже совершенно поглощенные им, должны были содействовать созданию стремления к уединенной, аскетической, созерцательной жизни. Во-вторых, соприкосновение христианства с греко-римским миром вызывало потребность все резче и резче отрицать основные черты этого мира, как царства греха и дьявола, все резче подчеркивать разницу жизни «по плоти» и жизни «по духу», указывать, что «помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир»), что «плотские помышления суть вражда против Бога» и «живущие по плоти Богу угодить не могут» (Римл., VIII, 6, 7—8) и призывать к «умерщвлению духом дел плотских» (ibid., 13). Наряду с этим сравнительно рано было сформулировано мнение, что в Евангелии даны два образца жизни и святости: один — обязательный для всех, другой — добровольный, предлагаемый стремящимся к высшей святости (мнение, резко отрицаемое протестантством). Далее оказывали влияние идеи александрийских неоплатоников об очищении духа воздержанием от телесных наслаждений и в особенности идеи гностиков. Привлеченные к христианству высотой евангельского учения и чистотой жизни христиан первых веков, гностики внесли в теоретическое объяснение сущности новой религии чуждые ей черты своего учения: они резко противопоставили Богу, творцу духов, мир материи, мир чувственной ограниченности и конечности, мир зла; они учили, что человеческий дух есть искра Божия, плененная враждебным ей плотским началом, миром чувственного, что спасение наше через Христа есть освобождение духа от телесности, восстановление чистой духовности нашего существа; отсюда — высшей целью человеческих стремлений должно быть полное обуздание плоти, полное отречение от злого начала, воссоединение с первоисточником духа, божеством. Эти дуалистические воззрения древнего гностицизма, а впоследствии монтанизма и особенно манихейства были отвергнуты церковью, но выдвинутый ими аскетический идеал полного отречения от царства материи как царства зла отразился до известной степени на развитии идеи христианского аскетизма. В Египте, наконец, существовало отшельничество приверженцев культа Сераписа, по внешним формам имевшее нечто общее с христианским. Наряду с развитием идеи М. шли попытки обособления от мира и всецелого посвящения себя служению Богу. Уже в кн. Деяний (IX, 36—41) и в I послании к Тимофею (V, 3—16) есть указания на «вдовиц», посвящающих себя молитвам и христианской благотворительности; можно предполагать, что это был особый класс женщин, живших общей жизнью в обособлении от мира, причем название «вдовиц» можно и не понимать буквально ввиду упоминания в краткой редакции послания Игнатия к смирнцам «девушек, называемых вдовами» (τάς παρθένους τάς λεγομένας χηρας). В IV в. вследствие широкого распространения христианства большинство верующих не отличалось уже той высоконравственной жизнью, какую вели первые христиане; даже церковная иерархия, постоянно соприкасаясь со светским полуязыческим обществом и невольно заимствуя некоторые формы его организации, постепенно «обмирщилась». Не находя удовлетворения среди христианского общества — и вместе с тем не отрицая его, как это делали аскеты-еретики, приверженцы монтанизма, — особенно ревностные христиане стали обособляться от него. Сначала стремившиеся к такому обособлению оставались в населенных местах, даже в семье, порывая лишь все сношения с окружающими и поселяясь иногда в кельях около церкви, в которую ходили молиться (эта древняя форма М. надолго сохранилась в Греции, а затем перешла и в Россию, отчего у нас церковную ограду и до сих пор иногда называют «монастырем»). Позже они начали удаляться в пустынные, безлюдные места. Особенно должно было усилиться бегство от мира тогда, когда готовы были рухнуть самые мощные силы этого мира — Римская империя и греко-римская культура. В Египте уже в IV в. возникло М. в виде особого учреждения, созданного ради ясно сознанной цели. Наряду с отшельничеством, анахоретством — единожитием в тесном смысле — слагалось и «общее житие», М. киновитное. Одни находили, что мир есть царство гибели, от которого надлежит совершенно отречься; другие полагали, что мир, лежащий во зле, должен быть покорен для Бога влиянием М. Первый взгляд есть взгляд древнейшего М., сохранившийся в наибольшей чистоте в восточном, православном М.; второе воззрение пыталось осуществить на практике главным образом западное, католическое М.

Монашество до перехода его на Запад. Традиция, сохраненная главным образом у бл. Иеронима, Афанасия Александрийского, Руфина, Палладия и Созомена, сообщает о начале М. в форме полного обособления от мира следующее. Во время гонения на христиан имп. Декия (249—250), Павел (см.), уроженец Нижней Фиваиды, бежал в пустыню и скрылся в потайной пещере, где и прожил до глубокой старости. Здесь, накануне его смерти, его посетил знаменитый отшельник Антоний (см.). Слава Антония, приобретенная слишком полувековым подвижничеством, привлекала к нему как временных посетителей, так и постоянных подражателей и учеников, отшельнические кельи которых наполнили пустыню. Около того же времени в Сирии и Палестине отшельническая жизнь развилась под влиянием Илариона, спасавшегося в пустыни близ г. Газы. Основателем другой формы М., общежительной, или киновитной, считается Пахомий Великий (см.). В Верхнем Египте, к С. от Фив, в Табенне, из разрозненно подвизавшихся отшельников возникло (ок. 340 г.) общежитие по уставу Пахомия, являющемуся древнейшим писанным уставом монашеской жизни и быстро распространившемуся в христианском мире. Устав этот дошел до нас в разных редакциях, из которых, вероятно, самой близкой к первоначальной форме является переданная Палладием (в его соч. «ή πρός Λαΰσον ίστορία», 38; см. Migne, «Patrol. curs. compl.», ser. gr. XXXIV), а более пространная сохранилась в латинском переводе, приписываемом Иерониму (у Holsten’a, «Codex regularum», I, 26—36). Киновитное М. сложилось в следующих чертах. Монахи поселялись по отдельным кельям (у Пахомия — по три в келье, в других обителях Египта — по два, а в Сирии по одному); известное количество таких келий составляло лавру (λαΰρα); в каждой лавре было общее место для трапезы и для иных собрании всех монахов. Иногда монахи поселялись в одном здании и составляли монастырь или общежитие в более тесном смысле слова. Работы распределялись между монахами сообразно с силами каждого; они состояли сначала в обработке земли для собственных потребностей, в плетении циновок и корзинок из нильского тростника; затем стали развиваться ремесла кузнечное, лодочное, ткаческое, кожевенное и т. п.; излишки производства должны были раздаваться бедным (на практике это не всегда соблюдалось и в противность уставу у монахов иногда являлась таким образом частная собственность). Одежда была у всех монахов одинаковая и состояла из коловия, или левитона, т. е. длинной льняной (или шерстяной) рубашки, аналава, или шерстяной перевязи под мышками, кожаного пояса, милоти, т. е. верхней накидки из белой козьей или овечьей шкуры, кукуля, или шапочки конической формы, и мафория — покрова на шапочку, вроде капюшона или башлыка; ни за трапезой, ни в постели не разрешалось снимать милоти и пояса, с которыми монахи расставались лишь по субботам и воскресеньям, когда собирались для совершения евхаристии. Кроме этих собраний, они ежедневно по два раза сходились для совместной молитвы и для трапезы, за которой должны были так надевать свой капюшон, чтобы не видеть соседей; во время трапезы происходило чтение Библии или назидательных произведений. Никогда один монах не должен был приближаться к другому ближе, как на локоть; спать каждый должен был в отдельном, тесном, запертом помещении; сношения с остальным миром почти не существовали; поддерживать родственные связи считалось грехом. Пища монахов была самая простая: хлеб, вода, кушанья из зелени или бобов («вариво с зелием» и «сочиво», по терминологии славянских уставов); приправу составляли соль и оливковое («деревянное») масло. Целый ряд предписаний предостерегает монахов против насмешек, празднословия, лжи, обмана. За нарушение этих предписаний налагаются суровые наказания; в числе которых в уставе Пахомия — за воровство, бегство и ссоры — существуют и телесные наказания (Reg. Pach., 87, 121), не сохраненные позднейшими уставами; это объясняется, по-видимому, тем, что в Пахомиеву обитель поступали главным образом люди из низших слоев египетского населения, искавшие в М. освобождения от тягостных условий своей жизни. Вступлению в монастырь предшествовал трехлетний строгий искус. Монахи, жившие вокруг Табенны, составляли несколько монастырей, для которых монастырь Табеннский был главным; во главе каждого монастыря стоял особый начальник — игумен, который, в свою очередь, подчинялся начальнику главного монастыря (игумен, наблюдающий, кроме своего, за другими монастырями, получил впоследствии название архимандрита; на Западе ему соответств. назв. superior). Заведование доходами и расходами монастыря лежало на экономе, который также подчинялся эконому Табенны. Впоследствии к этим чинам монастырского управления присоединились еще многие другие, для надзора за монахами, для заведования церковью и богослужением, для ведения хозяйства. На все должности назначал игумен, а сам он выбирался братиею. Первоначально у монастырей не было определенных отношений к церковной иерархии; монахи не получали священнослужительских чинов и для совершения богослужения приглашали посторонних священников; затем стали ставить из числа лучших монахов священников для богослужения исключительно в монастыре, а не для мирян; лишь в очень позднее время сложился существующий ныне в русской церкви обычай возводить почти всех грамотных монахов по выслуге лет в сан иеродиакона или иеромонаха. По правилам 4 всел. собора монахи были причислены к клиру и подчинены ведению епархиальных архиереев. Среди мужских монастырей Табенны по инициативе Пахомия его сестрой был основан женский монастырь, организованный почти на тех же началах, как и мужские, и подчиненный наравне с ними игумену главной Табеннской обители. Такое основание женских монастырей вместе с мужскими, допущенное и Василием Вел., построившим в Понте свой мужской монастырь рядом с женским своих матери и сестры, повело к возникновению так наз. двойных монастырей, где в двух близко друг от друга расположенных зданиях или даже в двух половинах одного и того же здания жили монахи и монахини. Подобные монастыри часто вызывали соблазн и в позднейшее время после целого ряда предписаний светской и духовной власти были уничтожены. По известиям церковных историков IV—V вв., успех устава Пахомия был так велик, что еще до его смерти в Табенне и ее окрестностях собралось около 7000 монахов. Аммон ввел его в Нитрийской пустыне (к З. от южной части Нильской дельты), где скоро собралось также несколько тысяч монахов; Иларион — среди сирийских и палестинских отшельников, Евстафий Севастийский — в Армении, Афанасий Александрийский — в Италии, откуда устав распространился по всей западной Европе, видоизменяемый различными организаторами М., пока не был вытеснен уставом Бенедикта, на Западе долго сохранявшим исключительное преобладание (см. ниже). На Востоке место Пахомиева устава и других, находившихся в местном употреблении (напр. уставов Пафнутия, Серапиона и др.), было занято уставом Василия Вел., который ввел сначала в Каппадокии и Понте Пахомиев устав, но потом заменил его своим, сохранившим многие черты Пахомиева. Устав этот в двух редакциях (δροι κατά Πλάτος — пространные правила и δ. κ. επτομήν — правила в сокращении), вместе с «подвижническими заповедями» (ασκητικαί διατάξεις; см. Migne, «Patr. curs. compl.», s. gr., XXXI; есть рус. пер., изданный Моск. духовной акд.), подробнее развивает начала киновии, смягчая суровость Пахомиева устава. Все последующие восточные уставы (из них наиболее знаменитые — Саввы Освященного, Феодора Студита и афонский, или «Святыя Горы», ведущий свое начало от преп. Афанасия) в существенном повторяли уставы Пахомия и Василия. Но киновитная форма в духе Василия Вел. удовлетворяла не всех; для строгих аскетов казалось необходимым более крайнее, так сказать, абсолютное отречение от мира. Поэтому не только продолжалось прежнее отшельничество (в IV в. — Аммон, Арсений, Макарий Египетский и мн. др.), но и создавались новые крайние формы аскетического самоотречения: затворничество, при котором отшельник не выходил из своей кельи в течение многих лет и даже иногда десятков лет, не видя людей и лишь через оконце затвора беседуя с ними и получая все нужное; молчальничество (см. Молчальники), также в течение многих лет столпничество (см.), создателем которого был Симеон Столпиник, затворившийся в «столпе», т. е. небольшой башне с помостом наверху, где он постоянно стоял, невзирая ни на какие перемены погоды. Далее существовали уродливые формы подвижничества, порицавшиеся церковью; они превращали подвижничество в профессию или прикрывали полное одичание и необузданность. Последними свойствами отличались дикие толпы так называемые сараваитов, гировагов, ремоботов, циркумцеллионов, уже в IV веке поражавшие своими неистовствами. К профессиональным аскетам, по-видимому, относятся неизвестно когда возникшие, перечисляемые у знаменитого Евстафия Солунского (Migne, «Patr. curs. compl.», s. gr., CXXXVI, 241, сл.) γυμνηται, т. е. ходившие нагими, χαμαειΰναι — спавшие на земле, ανιπτόποδες — не моющие ног, ρύπωνες — имеющие грязь по всему телу, οί των τριχων ανεπίστροφοι — никогда не стригшие волос и т. п. Вкрадывались искажения и в киновитное М.: стали возникать так наз. особножитные монастыри (μόναστήριον ιδιόρυθμον), где каждый, живя в особой келье, сохранял права частной собственности и устраивал свою материальную обстановку по собственному усмотрению. Ряды М. стали часто пополняться насильственно постриженными, подчас весьма влиятельными в светском обществе лицами, которых византийские императоры почему-либо считали опасными и находили нужным удалить из мира. Светская власть постоянно вмешивалась в церковные вопросы, церковная иерархия вмешивалась в политику; обе вызывали монахов на содействие или оппозицию, вследствие чего М. стало принимать большое участие в общественной жизни. Идеал М. оставался, однако, неприкосновенным; восточное М., не имело, так сказать, исторического развития.

Читать весь материал

© Copyright "Читальный зал". All Right Reserved. © 1701 - 2024
Народное нано-издательство "Себе и Людям"